Фанарт для Erendyce

По D.Gray-man AU фанфику Канда/Аллен.
Очень интересный!
Саммари автора: Though being an Exorcist, Allen can't bring himself to summon a shikigami to serve him, because of his deep hatred towards any kind of demons and spirits. Until he accidentally summons a powerful demon by the name of Kanda. Yullen.
Фигово, но все же~

@темы: твАрчество, D.Gray-man, Юллен

---

Недораскрашенный рисунок для Хитори

Дракон жрет волосы Грея и тот бесится, грозясь убить Люца в стиле Канды - безжалостно и чем-нибудь острым XD

@темы: твАрчество, Хитори

---

Ваншот по Death Note

Разгребал комп и наткнулся на старый фанфик, который написал, когда только досмотрел Тетрадь Смерти.
Название: Teru's Light (т.е. Свет (Лайт), принадлежащий Теру - игра слов)
Пейринг: Односторонний Миками\Лайт
Дисклеймер: не мое и не нужно.
Рейтинг: нет как такового.
Саммари: СПК пал. Кира начал править миром вместе со своей правой рукой - Теру. Для Киры все просто: мир нуждается в исправлении, и он БОГ. А что думает обо всем этом его преданный слуга?

ВАРНИНГ: версия, где Миками все сделал правильно и не предавал Киру.

Сходящий с ума!Маньяк!Теру

Миками Теру упал на колени, воздел руки и молился.
Ресницы плотно закрытых глаз дрожали, по виску катилась капля пота, а кадык время от времени дёргался в нервном глотке. Теру молился самозабвенно, сложив руки вместе и весь вытянувшись; костяшки пальцев белели от напряжения, восторга и сосредоточения. Он дышал через раз, вновь и вновь обращаясь к своему Богу, к тому, кто избавит мир от скверны несправедливости. Все чувства, что копились в нём всю его жизнь, когда его били и унижали, предавали и издевались, вся эта ярость, боль и непонимание, желание изменить положение вещей – всё это он сейчас обращал ввысь, не замечая, что из уголков глаз потекла солёная влага.
Где бы ни искал, более верного последователя Кира не нашёл бы никогда: пунктуальность, аккуратность, обострённое чувство справедливости и долга сливались в один единый горячий фанатизм, наполняющий его до кончиков пальцев. Он словно приносил всего себя в жертву, становясь ничем иным, как орудием Бога, преданным и неумолимым.
В исступлении, он согнулся, касаясь лбом холодного пола, забыв, как надо дышать. И наконец, на мгновение, потерял сознание, обмякая и неосознанно делая глубокий вдох. Придя в себя, он поднялся и механическим жестом поправил очки, удовлетворённо улыбаясь.
Его душа требовала действий.

…его руки тянулись к тетради…

УНИЧТОЖИТЬ!УНИЧТОЖИТЬ!УНИЧТОЖИТЬ!УНИЧТОЖИТЬ!УНИЧТОЖИТЬ!УНИЧТОЖИТЬ!
УНИЧТОЖИТЬ!УНИЧТОЖИТЬ!УНИЧТОЖИТЬ!УНИЧТОЖИТЬ!УНИЧТОЖИТЬ!УНИЧТОЖИТЬ!

Долгие ровные столбцы имён приносили их обладателям быструю и неминуемую смерть. Жестоко. Но как милостиво. Они почти не мучились, сразу умирая, схватившись за сердце. Эта милость ещё больше впечатляла Миками. Он любил Бога ещё сильнее. Самозабвенно.

Безмерно.

УНИЧТОЖИТЬ!УНИЧТОЖИТЬ!УНИЧТОЖИТЬ!УНИЧТОЖИТЬ!УНИЧТОЖИТЬ!УНИЧТОЖИТЬ!
УНИЧТОЖИТЬ!УНИЧТОЖИТЬ!УНИЧТОЖИТЬ!УНИЧТОЖИТЬ!УНИЧТОЖИТЬ!УНИЧТОЖИТЬ!

Имя за именем, он нёс волю Бога, вершил правосудие, совершал акт веры, вкладывая в каждую строчку кроху того сложного, рвущего ему грудь чувства, что гнездилось глубоко внутри, требуя подчиниться Богу, отдаться Ему во власть, служить и содействовать всем своим существом, телом и душой, жизнью и смертью.
Для Теру в мире больше не было ничего невозможного. Всё, что скажет Бог, должно быть исполнено его верным слугой. Он не будет смотреть на цену, не будет смотреть на жертвы, только на Него, на своё Божество, нестерпимо сияющее, облекшее его своим доверием, своей нуждой. Он готов был быть его единственным в своём роде Апостолом. Тащить всю планету на плечах, пока с хрустом не переломится позвоночник.
Если это позволит быть с Богом…
Хотя бы вдали от Него, но оставаясь его наипреданнейшим рабом.
Всё это захлёстывало Миками, даря экстаз, ощущение свободы и необыкновенной востребованности.
Он был нужен. НУЖЕН!
Впервые, кажется, за всю свою никчёмную жизнь. И за эту нужду, за мимолётное её проявление, за крупицу внимания, он был готов стелиться по полу, преклоняться и боготворить. Ему до сих пор казалось, что самый счастливый миг его жизни был именно тогда, когда Бог впервые связался с ним. Словно протянул дарующую длань, которая обернулась затем беспощадной карой для грязи и мерзости этого мира.
Теперь Миками был счастлив.
Он делал то, о чём мечтал с детства: судил и осуществлял приговор, не сталкиваясь с обычными препонами – надоедливой и неуместной гуманностью, сочувствием присяжных, глупыми рамками законов, которые позволяли грабить, насиловать и убивать, а потом выйти на свободу. Он всегда противился этому, вынося в уме смертный приговор мрази, которая не подлежала исправлению. Но люди глупы, они готовы вновь и вновь терпеть злодеяния и раз за разом прощать того, кто их чинит. В отличие от них, Миками не прощал. Никогда.
И теперь он был на девятом небе от счастья: он мог делать мир светлее, лучше, чище.
Новый, добрый и красивый мир, подходящий требованиям его Бога. Соответствующий Ему, ибо этот мир был не достоин того, кто явился его исправить. В груди Миками томилось и горело преданное желание сделать всё самому, чтобы потом на серебряном блюде поднести мир к ногам своего Бога. Подарить его таким, какой тот желал.

…просто смотри на меня, Ками, я всё сделаю. Тебе не придётся пачкаться о них. Я сам всё очищу и положу у твоих ног, дабы Ты мог ступить на него и объявить своим. Я исступлённо счастлив и горд, лишь стоя позади Тебя. Я готов нести тебя на своих плечах, если ты пожелаешь. Всё, что угодно. Всё.. что угодно…

Теру хотелось плакать, когда он думал об этом, но он не мог перестать думать, так что в последнее время ему постоянно приходилось сдерживаться, не давая прорывающемуся восторгу вылиться в безумный торжествующий хохот, слёзы счастья или непередаваемую ухмылку превосходства. Он даже дошёл до того, что иногда продолжал сидеть и смотреть на тетрадь после внесения туда указанных имён, да так и засыпал, прижавшись щекой к тёплым страницам, пахнущим чернилами и светлым будущим. Будущим, в котором не будет зла, и все будут счастливы.
Одиночество больше не грызло его так ожесточённо, как раньше. Ведь он был не один. Он был приобщён к великому и славному делу, под покровительством самого Бога. По сравнению с этим, цена его жизни была такой мелкой, что трястись над ней казалось мелочным и недостойным.
Он больше не мог спать по ночам как обычно: что-то пробудилось в нём. Что-то, что не отпускало его даже после утомительных занятий в спортзале. Его тело могло быть предельно усталым, но мозг лихорадочно работал, не затуманенный, но обострённый обуревавшими его эмоциями. Он стал видеть мир по-другому, иначе чувствовать и слышать. Казалось, будто он возвысился над обычными людьми и теперь смотрел на них, снующих под его ногами, и чувствовал, что, наконец, может защитить их подобно ангелу-хранителю, который, по идее, должен быть у каждого. Но, поворачиваясь вокруг, он не видел ни одного. Над миром не было никого, кроме него и Бога. Даже тот несуразный ангел смерти не считался. Это давно мёртвое тело деградировало и потеряло остатки разума, совсем не пытаясь никого спасти; находя интерес в бессмысленных смертях ради продления собственной жалкой жизни и, как ни странно, в обычных яблоках.
Преимущественно красных.
Его облик был настолько отвратителен, что он просто не имел права стоять над людьми, ни, тем более, наравне с Богом.
Наравне с Ним не имел права стоять никто. Исключений не было и не будет. Всех тех, кто имел наглость провозглашать себя Кирой, Теру убивал мгновенно, даже не задумываясь, просто чувствуя душившую его ярость из-за подобного святотатства. Даже если Бог не упоминал в своих приказах этих шутов, он не мог, физически не был способен оставить в живых тех, кто посмел посягнуть на Высшее, на Безупречное. Но, хоть они и умирали, как только Миками удавалось узнать их имена, меньше подобного отребья не становилось.
Он вздохнул: у него впереди было не море, ОКЕАН работы.
Искоренять зло оказалось не так-то просто. Внутри поселилось какое-то смутное ощущение отчаянья, ищущее чувство, не дающее ему покоя в те редкие часы отдыха от работы и служения своему Богу. Он долго не мог понять, что это было. То, отчего так ныло сердце. Оно словно чего-то нестерпимо желало, а он всё не понимал и мучился.
И, наконец, озарение пришло.
В тот момент, когда он услышал глас Бога в телефонной трубке. Тот позвонил и дал ему инструкции по поводу дальнейших действий.
В последнее время, после победы над Ниа и СПК, Бог не звонил. Обычно он скидывал всё, что требовалось, по электронной почте, и, слушая этот шёлковый чарующий голос со стальными нотками, Миками пытался унять бешено бьющееся сердце.
Теперь он узнал, чего так долго желал.
Он хотел видеть Бога. Хотел встречи. Хотел выразить свою лояльность и преклонение как-то иначе, нежели через безупречное исполнение приказов.

Из-за того, что, пребывая в эйфории, он не вслушивался в слова, ловя только тон, интонацию, ему пришлось переспросить Бога, сгорая от стыда и гнева на собственную безалаберность. Он выслушал раздражённо повторённые команды, униженно извинился, давя в себе вину, и ещё долго держал трубку у уха после того, как Бог оборвал связь, слушая периодичные гудки и ощущая, что желание увидеться вытеснило всё остальное, наполняя его целиком.

…он должен был его увидеть…

@темы: Death note, твАрчество, фанфик

---

Кусочек сценария. Встреча в ночи.

Немного чуда в словах

Люц бежал, не разбирая дороги. Страх застилал глаза. Сердце бешено колотилось, в ушах гремело собственное дыхание. Нужно было успокоиться. Нужно было подумать.
Острые ветки царапали лицо, пока он продирался сквозь откуда-то взявшиеся заросли кустарника. Пот жёг порезы. Становилось больно дышать.
Нужно было остановиться и подумать. Подумать.
Мысли настолько переполняли его, что он, наконец, не выдержал: вылетел на открытое пространство и замер как вкопанный.
На далёкие мили в ночи вокруг разнёсся надорванный вопль ярости и бессилия – Д У М А Й ЖЕ - !
Ловя дыхание, он вдруг начал осознавать своё местоположение. Первое, что он заметил, это то, что стоит не на простой земле, а на брусчатке. Старой и потрескавшейся, но удивительно белой.
Подняв голову, он так и застыл. Над ним возвышался … Колизей...
Мраморный стадион по-другому было сложно назвать. В темноте, окружающей его, древний мрамор словно бы светился, создавая ощущение нереальности.
Затаив дыхание, Люц медленно двинулся внутрь, по пути проведя рукой по ближайшей стене. Она была тёплая, как будто её только что обласкали лучи солнца.
Зацепившись за незаметный бортик на полу, он растянулся, шипя и лелея битые колени, и дыхание перехватило окончательно. Он только заметил огромную роспись на напольном покрытии.
Это было прекрасно. Сказочно.
Прямо перед ним распростёрся гигантский чуть выцветший от времени дракон.
Образ благородства, закованный в драгоценную чешую. Длинные костяные рога, острые когти и слегка небрежно раскинутые крылья с когтистыми навершиями придавали великану-ящеру царственный вид.
Странно, но весь он не нёс в себе и капли угрозы. Здесь чувствовалась гармония и спокойствие.
Взгляд наткнулся на упряжь и поводья. Кожаные ремни держала человеческая рука. Время не пощадило эту часть картины так же, как и остальные, и таинственный человек был стёрт с лица истории. Осталась лишь ладонь, по хозяйски сжимающая ремень. Кто мог сделать так? Заключить союз с драконом…
Люц дополз до мо… лица ящера. Столь сознательное выражение не могло принадлежать просто животному.
Словно зачарованный, он гладил выгоревшие черты: острые ноздри, надбровные дуги, миндалевидный глаз, странно смотрящий прямо на него. Успокоившись, лег на спину рядом с нарисованной головой, не отрывая от неё ладони. В душе поселилось спокойное восхищение и ощущение чуда.
Звёздное небо ещё никогда не казалось таким глубоким и прекрасным. Кристаллы звёзд ярко сверкали и пульсировали, на небе не было ни одного облака и незнакомые созвездия легко складывались в завораживающие картины. От этого щемило сердце и не хватало дыхания. Хотелось как-то выразить всё, что сейчас переполняло его. Он должен был это сделать. Откуда-то появилась нежность, печаль и желание петь.
Он знал только одну песню, которую кто-то пел ему в детстве…
Знакомые слова легко срывались с губ, и он закрыл глаза, зная, что всё равно видит перед собой звёздное небо.

…And then all the stars, broken should fall on the earth…

За закрытыми веками перед ним падали звёзды. Летели прямо вниз. Чтобы он мог поймать хоть одну.

…All the rivers will stop and the sun is black…

Он почти чувствовал их, внутри бушевало невероятное желание схватить одну. Они были так реальны.

…That’s because you fell asleep and in the night…

Вытянув руку вверх, он чувствовал пустоту, но надеялся, исступлённо надеялся почувствовать. Поймать.
Голос перешёл на нежный шёпот. Словно маня звезду к себе, Люц улыбался. Его сердце трепетало в предчувствии чуда.

…The world is waiting for you to come back…

Сам не заметил сначала, как тепло согрело ладонь. В ней определённо что-то было. Ресницы дрогнули, но он не решался открыть глаза, боясь разрушить волшебную иллюзию и чувство счастья. Вместо этого он чуть сжал пальцы на чём-то гладком, но неровном, словно разделённым на секции. Ощущение было похоже на истёртые монеты. Только тепло. Откуда могло взяться тепло?
Решившись, он неторопливо открыл глаза. Прояснившееся зрение повергло его в шок: над ним возвышалась огромная тень, закрывая почти все звёзды. Но, прежде чем сердце ушло в пятки, стадион вокруг начал светиться сильнее, мало-помалу открывая то, что было над ним.
Песня, замершая на губах, снова ожила и мягкие мелодичные звуки опять заполнили мраморный круг.
Тени постепенно сходили, обнажая блестящую чешую, роговые наросты, полотна крыльев, огромное тело и умные-умные глаза, вертикальные зрачки которых были направлены прямо на него. Прикосновение носа согревало ладонь, пряжка слегка царапала кожу, чешуйки мерцали, отражая звёзды, а в глазах ящера плясали язычки пламени.
Он стоял прямо над Люцем, опустив длинную гибкую шею к маленькому человеку под ним. Большие лапы аккуратно расставлены вокруг, крылья приподняты, хвост змеится в темноту.
Несмотря на всё это, как и на картине, страха не ощущалось. Было чувство понимания и робкой надежды, что прекрасный сон не брызнет осколками, не оставшись на утро.
Медленно и плавно, он поднялся с земли. Ящер почти не двинулся. Так же осторожно протянул ему ладонь. Шершавая щека прижалась к коже. Умиротворение. Доверие было в этом прикосновении.
Дракон ничего не требовал. Не пугал. Он просто смотрел. Спокойно. Мягко.
Осмелившись, погладить подставленную щёку, Люц не прекращал петь, и был очень удивлён, когда ящер тихо фыркнул и одним движением головы положил тяжёлый подбородок ему на плечо. Щека к щеке, делясь ощущением тепла и причастности, они простояли несколько минут под незатейливую мелодию. Наконец, он поднял руки и, гладя приятные на ощупь чешуйки, обнял подставленную шею. Край распущенного крыла прошёлся по ноге невесомым прикосновением, и ощущение счастья переполнило его. Что это было?
Словно вторя непрекращающейся песне, эхо стало подпевать. Обнимая вздымающуюся шею дракона, он широко раскрытыми глазами смотрел на трибуны, и в его глазах отражались проявляющиеся одна за другой светящиеся фигуры людей. Все они смотрели на него, состоящие из лучей белого звёздного света. Призраки улыбались, перешёптываясь друг с другом и указывая на него. Некоторые, словно зная песню, начали подпевать, и их нереальные голоса разлетались по мрамору, стремясь ввысь к звёздам. Они всё смотрели и что-то говорили. Он всем телом чувствовал их одобрение и лишь громче пел, крепко сжимая дракона. Наконец, силы оставили его, запал прошёл и пальцы задрожали. Тихо закончив петь, он обессилено опустился на пол, отпуская дракона. Тихо шелестя, призраки прошлого, довольные, покидали стадион, медленно тая в воздухе. Их радостные лица сохраняли улыбку до самого конца. И почему-то он знал, что каждый из них имел право быть изображённым на картине с драконом. Каждый из них мог оказаться тем стёртым человеком, держащим поводья. Это то, что объединяло их и Люца теперь. Поколения людей, заключавших союзы с драконами.
Когда все они исчезли, мрамор словно бы потускнел, теряя новенький блеск и вновь напоминая о своей пыльной древности.
Тёплый дракон шевельнулся, собрал крылья за спиной, и, погладив щекой о щёку Люца, также растворился во тьме, уходя со стадиона. Вслед тоскливо протянутой руке последовал обещающий вернуться взгляд.
Мы ещё встретимся, не так ли?
Люц опять упал спиной на каменный пол с рисунком и его затуманенный взгляд прошёл сквозь небо. Он устал, невероятно устал. Расфокусированные глаза сонно закрылись и, не отдавая себе в этом отчёта, он свернулся комочком на тёплом мраморе и окутался сном.
Сном без сновидений.
Ночь прошла тихо и незаметно, с утром принося ощущение отдыха и свежести.
Когда Люц открыл глаза, солнце едва встало и его алые лучи окрасили мрамор в персиковые цвета, даря ему новую жизнь. С грустным вздохом, он погладил голову нарисованного дракона.
Это был замечательный волшебный сон. Такой, какие ему ещё никогда не снились. И не приснятся. Такое бывает лишь раз в жизни.

Прикосновение к звезде.

Светлую меланхолию прервал лучик света, ударивший по глазам. На полу валялся какой-то кусочек стекла, отражающий солнце, и Люц поднялся и пошёл его поднять. Что-то, что останется на память от чуда.
Подняв его, он удивлённо нахмурился. Это было не стекло.
Чешуйка легла в ладонь, тяжёлая и тёплая, и Люц не смог удержаться от улыбки. Самой счастливой улыбки в своей жизни.
Чудо не уходило. Оно осталось вместе с ним и собиралось продолжаться.

Долго и ещё дольше.

@темы: ТвАрчество, Хитори, Люц

---

Obsession (Eye of Mikhail\Teito)

Сравнительно недавно вспомнил про 07-Ghost. И меня хорошо так пропёрло. Не удержался, сел рисовать прямо ночью, ничерта не видя без линз. Получилось глупо и коряво, но, смотря на это, я вспоминаю все до единой эмоции, владевшие мной в тот момент. Я думал об одном конкретном человеке. Сильно думал.
Предупреждение: корявый скан, руки из жопы.

ещё 31 слайд карандашной фигни

@темы: твАрчество, 07-Ghost